Я не ответила ему. Я думала обо всем, что он мне рассказал, о лицемерии Клитии, о той ужасной ночи, когда мы сидели вместе, и я не знала, как мне ее утешить… И все это время она просто играла роль!
«Кому же я смогу после этого доверять?» — спрашивала я себя.
Потом я представила себе нашу с Клинтоном жизнь, рождение и воспитание детей. Что будет с нами, когда эта безумная страсть утихнет? Ведь по самой своей природе это преходящее чувство. Как можно строить будущее на таком хрупком фундаменте? Это все равно что строить дом на зыбучих песках. Семья нуждается в прочной опоре из дружбы, любви, доверия… И я опять вспомнила о Тоби. Когда я вернусь, меня будет ожидать его письмо.
Наконец я уснула, и мне приснилось, что мою шею обвили чьи-то пальцы. Они сжимались все крепче и душили меня. Эти пальцы были мягкими и гладкими. Они начали с того, что гладили и ласкали меня, а потом вдруг начали сдавливать мне горло. Мне было нечем дышать. Я в ужасе проснулась и схватилась за шею. Мои пальцы коснулись ожерелья.
Ну конечно же, мой сон был вызван этим ожерельем.
Что за вздор — заставить меня надеть его на ночь. Но я прекрасно понимала, чем было вызвано подобное желание. Это было так на него похоже. Он не позволил мне снять ожерелье именно потому, что я испытывала отвращение к украшению, доставшемуся, как я считала, ценой преступления. Оно окружало мою шею, пока он овладевал мною против моей воли. Оно служило ему символом власти надо мной… как ошейник указывает на несвободу раба.
Нет, я все это себе нафантазировала. Сначала он позволил мне поверить в свое немыслимое злодейство, а затем насладился осознанием того, что даже это не сделало его для меня менее неотразимым. Именно поэтому он не спешил развенчать мою уверенность в том, что именно он был похитителем, отнявшим у Клитии фамильное ожерелье. Доказав, что ненависть и презрение не являются препятствием страсти, он сказал мне правду.
Мне казалось, что между нами постоянно идут какие-то боевые действия, а разве можно построить счастливую семью с противником? Но если бы Тоби вернулся раньше, все было бы иначе. Мы просто продолжили бы те необыкновенные отношения, которые объединяли нас на Дентон-сквер.
Но он приехал слишком поздно. И это определило мое будущее.
Клинтон был в превосходном расположении духа. Я каждый вечер надевала ожерелье. Он на этом настаивал. Да и меня оно как будто околдовало.
После того сна мне все время чудилось, что оно живет своей собственной жизнью. Я часто думала обо всех женщинах, носивших его до меня. Их портреты я видела на галерее в Грейндже. А до моих родственниц ожерелье украшало шеи жен правителей Канди.
Мама говорила, что оно приносит несчастье. Художник, писавший ее портрет, покончил с собой. Клития попала в затруднительную ситуацию, продала фамильную драгоценность, а потом пошла даже на то, чтобы инсценировать похищение собственного сына, лишь бы убедить общественность, что ожерелье у нее похитили.
Драгоценности, обладающие таким влиянием на жизнь других людей, не могут не жить своей жизнью.
Я часто разглядывала замысловатый фермуар, который было очень сложно как застегнуть, так и расстегнуть. По мнению Клинтона, это было правильно, поскольку такое ценное ожерелье не имело права случайно расстегнуться и соскользнуть с шеи.
Зеленый глаз змеи злобно поблескивал. Я изучала крошечный контейнер, в который один из правителей Канди, стремясь избавиться от жены, налил яд. Эта история мне казалась вполне правдоподобной.
Если бы эти жемчужины обрели дар речи, как много они могли бы рассказать!
Пока же к ним постепенно возвращалось их удивительное сияние. Клинтон утверждал, что жемчужины кажутся ему лоснящимися и сытыми, как будто они напитались от человека, который их носил, то есть от меня.
— Твоя шея создана, чтобы носить жемчуг, — говорил он. — Я вижу, что ожерелье тебя любит. Ты только посмотри, как сверкают и сияют эти жемчужины! Ты помнишь, как они выглядели, когда ты только начала надевать ожерелье? Я так часто представлял себе его на твоей шейке, Сэйра. Мне так приятно видеть его на тебе!
Он лично застегивал ожерелье на моей шее, трогал и разглядывал жемчужины. При этом его глаза сияли, как будто он любовался предметом вожделения, наконец-то оказавшимся в его власти.
Я встречала рыбаков, возвращавшихся с уловом устриц. Потом я наблюдала за тем, как моллюсков вскрывают, и обмирала при виде содержимого некоторых из них. Кончиками пальцев я касалась нежного перламутра, устилающего створки раковин изнутри, и видела, как из них извлекают эти наросты, именуемые жемчужинами и обладающие такой красотой и ценностью.
Я наблюдала за сортировкой жемчужин и заражалась энтузиазмом работников. Когда сезон сбора жемчужниц подошел к концу, мы вернулись на плантацию.
Не найдя дома письма от Тоби, я была необычайно разочарована. Меня ожидало лишь письмо от тети Марты, которое я невнимательно пробежала глазами и отбросила в сторону. В Грейндже все было по-старому. Мабель за зиму перенесла две простуды, что касается тети Марты, то она, как всегда, была полна сил и энергии. Каждый раз, думая о тете Марте, я представляла ее себе крадущейся по темному коридору к двери маминой комнаты, преследуя цель ускорить конец неугодной и непокорной невестки.
Уже на следующий день после возвращения я велела запрячь лошадь в экипаж и направилась на плантацию Ашингтонов. Все это время Селия жила у Клитии, и я знала, что теперь она вернется к нам с Клинтоном.