Мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам.
Я знала, что уснуть мне все равно не удастся. Сбросив платье, я накинула халат, распустила волосы и начала их расчесывать.
Сидя перед зеркалом, я изучала свое отражение. У меня в комнате горела лишь одна лампа, зато на туалетном столике стояло две свечи.
Глядя на себя, я задавалась вопросом, не разочаровала ли отца наша встреча. И как меня находит Клинтон Шоу? Я вдруг поняла, что с момента нашей встречи у экипажа я пытаюсь о нем не думать, однако эти мысли настойчиво возвращаются. Видимо, дело было в нем. Наверняка он точно так же бесцеремонно вторгается туда, где его совершенно не ждут. Он слишком напорист, слитком самоуверен… и совершенно не похож на Эверарда или Тоби. Они всегда были так обходительны, что в их присутствии я чувствовала себя окруженной вниманием и заботой. В присутствии этого человека я испытывала необходимость постоянно быть начеку и держать оборону против его бьющей через край мужской агрессивности.
Он не скрывал того, что я его интересую. По крайней мере, можно было не сомневаться в том, что в противном случае он не стал бы утруждать себя и делать вид, будто я произвела на него впечатление. Но в течение вечера я неоднократно ловила обращенные на себя дерзкие взгляды. А когда я давала ему понять, что мне это неприятно, он сохранял невозмутимое спокойствие, не обращая на мое возмущение ни малейшего внимания.
Как ни странно, я отметила, что сегодня выгляжу особенно хорошо. Густые каштановые волосы не стали нисколько покладистее с тех пор, как Мег накручивала их на ночь на тряпки, рассчитывая получить к утру пружинистые локоны. Тем не менее, сегодня их упрямая прямота меня даже украшала. Мои глаза, которые не были ни серыми, ни зелеными, ни карими, а включали в себя понемногу от каждого из этих цветов и как следствие казались мне бесцветными, сияли и даже как будто позаимствовали у наброшенного на мои плечи халата голубизны. Единственной чертой, унаследованной мной от мамы, были густые и длинные ресницы. В остальном я была типичной Ашингтон и подобно им имела прямой и довольно длинный нос, к счастью, значительно уступающий носу тети Марты. Что касается ртов, то на портретах я рассмотрела две разновидности — поджатые губы, доставшиеся также и моим теткам, и чувственный рот, переданный мне отцом. Сегодня мои обычно бледные щеки покрывал легкий румянец, и именно этому я была обязана своей более чем обычно привлекательной внешностью.
Это волнение, вызванное приездом отца, решила я. Тем не менее я знала, что здесь кроется что-то еще.
Этот человек приехал сюда ненадолго, напомнила я себе. Он пробудет у нас несколько дней, после чего переедет в Лондон, где его так же, как и моего отца, ждут дела. Я пыталась понять, что общего может быть у отца с подобным типом. Его трудно было назвать идеальным компаньоном, хотя, конечно, их плантации находятся совсем рядом, что делает их близкими соседями.
Я продолжала методично расчесывать свои волосы, когда мое внимание привлек какой-то звук, донесшийся из коридора. Шаги. Они затихли у моей двери. Раздался стук.
Я встала.
— Кто там? — громко произнесла я.
Дверь отворилась.
— Вы позволите? — спросил Клинтон Шоу. — Мне нужно многое вам сказать.
Я почувствовала, что заливаюсь краской. Я крепко сжала ручку щетки для волос, как будто собралась отбиваться ею от непрошеного гостя.
— Здесь! Сейчас! — срывающимся голосом воскликнула я. — В моей спальне?
Он огляделся улыбаясь.
— Я и представить себе не могу другое место, где разговаривать было бы удобнее. Здесь нас точно никто не побеспокоит.
— Мистер Шоу… — начала я.
— Пожалуйста, называйте меня Клинтоном. Поскольку я называю вас Сэйрой, это выравняет наши отношения. Многие из моих друзей зовут меня Клинт. Странное имя, верно? Меня назвали в честь поместья, где некогда жили мои предки. В моей семье из поколения в поколение мальчиков называли Клинтонами. Или Клинт вам нравится больше?
— Если у меня есть выбор, я предпочитаю называть вас мистером Шоу.
— Я согласен и на это… пока. Лишь бы вы меня не прогоняли.
— Мистер Шоу, — вздохнув, произнесла я. — Вы, кажется, считаете себя очень остроумным и совершенно неотразимым…
— Интересно, с чего вы это взяли. Не иначе как это ваше собственное мнение.
— Я уверена: то, что вы хотите мне сказать, может быть озвучено завтра и в другом, более подходящем месте. Вы в нашем доме гость, и ваше появление в моей спальне совершенно неуместно… особенно без приглашения.
— Ах, как бы я хотел получить подобное приглашение, — с сожалением в голосе откликнулся он.
— Вы слишком самоуверенны, а ваше поведение кроме как оскорбительным назвать нельзя. Вы сами удалитесь или мне позвонить?
— Мне многое нужно вам рассказать, — повторил он. — Речь пойдет о вашем отце. Я всего лишь считал, что чем скорее вы все узнаете, тем лучше.
— Что с моим отцом?
— Вы позволите мне присесть? Так будет удобнее нам обоим.
Он не стал дожидаться моего ответа, а огляделся вокруг. Мне показалось, он сейчас усядется на кровать. Вместо этого он сделал несколько шагов в сторону окна и расположился в кресле.
Это меня возмутило, но я понимала, что ничего не могу с этим поделать. Мне не хотелось чрезмерно драматизировать ситуацию, в то же время я не понимала, как могу позволить ему остаться. Вот он сидит в кресле посередине моей спальни, в то время как срок нашего знакомства насчитывает всего несколько часов! Приказать ему покинуть комнату? Дернуть за шнурок звонка и попросить помощи слуг? Он язвительно поглядывал на меня, как будто читая мои мысли, доставлявшие ему немалое удовольствие.